— Наконец-то! — говорил он, влюбленно глядя на Катю. — Я боялся, что ты никогда не решишься уйти… Ты ведь не передумаешь?
— Да вот еще! — усмехнулась Катя. — Успокойся. Теперь все совершенно ясно. Некуда мне идти.
Дима, слава Богу, не почувствовал оттенка горечи в ее словах и совершенно развеселился. Предложил провести вечер в хорошем ресторане. Купить Кате новые духи — «новая жизнь, пусть все будет новым!». Заявил, что в Индонезию надо ехать как можно скорее — развеяться… И вообще едва ли не пел во весь голос. Он носился по квартире, отыскивая утюг — собирался гладить костюм для ресторана, а Катя вяло следовала за ним, пытаясь его отговорить.
— Мне не хочется в ресторан, — бубнила она. — Посидим дома… Мне не хочется в ресторан…
— Да ладно, мать! — Дима с возгласом радости обнаружил утюг в стенном шкафу. — Давай собирайся! Надо отметить это дело!
— Арест Шороха?
— А все! Наплевать мне на Шороха! Я счастлив, что это не Игорь убивал, потому что иначе ты погрузилась бы во мрак навсегда — жила с убийцей, как же! Я рад, что ты переехала. Я вообще радуюсь жизни, как могу, и тебя этому научу!
— Попробуй… — Катя стояла у него за спиной и смотрела, как он гладит брюки. Гладил он ловко, ничего не скажешь. — Это еще никому не удавалось.
— А кто пробовал? — Дима на миг обернулся и сильнее прижал утюг к дымящейся влажноватой ткани.
«Мой отец, — сказала про себя Катя. — Мой отец пробовал это сделать. Но ему не удалось… Или удалось? Когда-то он мне говорил почти всякий день: „Катя, радуйся всему, радуйся даже тому, что совершенно обычно, что не выходит из ряда вон… Счастье — везде. В тебе самой. Я вижу, ты ищешь каких-то поводов, чтобы быть счастливой… Не ищи их. Их на самом деле в жизни маловато, этих поводов… Будь счастливой просто так“. Удалось мне следовать его советам или нет? — спросила себя Катя. — Радоваться жизни и не искать в ней поводов для счастья? Слишком рано ты умер. Теперь мне не у кого спросить, какой я стала… А ты видел меня насквозь… Теперь я для всех — закрытая книга. И для себя самой тоже. И радости в этом маловато. А что сказал бы отец о таком человеке, как Дима? Ему понравилось бы его жизнелюбие? Он радовался бы, что я буду жить с человеком, который радуется вообще всему, просто тому, что солнышко в небе светит?» И ей вдруг вспомнился один разговор с отцом. Дима как-то проводил ее до дому из школы. Он довел ее до самой двери ее квартиры — той квартиры, где Катя жила с родителями. Отец тогда прихварывал, сидел дома, мать была на работе. Но Катя не пригласила Диму к себе вовсе не потому, что его пришлось бы знакомить с отцом. Ей просто не хотелось проводить с Димой лишние пять минут. «Как я была скупа на эти минуты! — вспомнила Катя. — Удивительно, что теперь я решилась провести с ним всю жизнь… Или не решилась? Игорь сказал — ты не для Димы. Конечно, тут можно усмотреть остатки ревности, остатки супружеского и просто мужского самолюбия… А может быть, он был объективен. Хотя Диму почти не знал. А отец тогда что-то сказал… Кажется, он смотрел в окно, когда мы подходили к подъезду, и видел нас… Что он мне сказал? Что?»
— Слушай, Дима… — обратилась она к его спине. — Ты всегда был таким весельчаком?
— Что? А ты не помнишь, каким я был?
— Смутно. Помню только, что ты был в меня влюблен.
— А, ну это состояние протяженное… — весело ответил Дима. — Влюблен я в тебя был всегда. То есть с тех пор, как стал чувствовать себя мужчиной. Ужасно, конечно, что ты так поздно меня оценила. Но это теперь не важно. Мне все равно. Главное — ты теперь со мной. А что ты вдруг ударилась в воспоминания?
— Так просто. В последние дни многое наводит на воспоминания, особенно о школьной жизни.
— А вот я ничего не вспоминаю, — ответил Дима. — Все, уступаю тебе доску. Гладь самое шикарное платье, и пошли! Я тебя поведу в японский ресторанчик. Прелесть что такое.
— Это палочками есть? — возмутилась Катя. — Не пойду! Вся измажусь!
Но ее возражение не было принято. Катя гладила свое выходное платье из серого бархата, доставала жемчужное ожерелье, красилась, и все время ее не покидало чувство, что она что-то забыла, забыла и теперь никак не может вспомнить. Только тогда, когда она села рядом с Димой в машине, она вспомнила. Отец тогда сказал: «Что это за мрачный молодой человек тебя провожал?» Тогда она рассмеялась, рассмеялась и теперь. Дима спросил ее, почему она смеется, но она ничего ему не ответила.
Вечер удался. Палочки ничему не помешали, рыбные и прочее блюда из морских продуктов были отменны, Катя спросила, не может ли Дима заказать ту самую знаменитую ядовитую рыбину, ужин с которой превращается в лотерею — сто человек съедят ее безнаказанно, сто первый отравится насмерть. Дима посоветовался с официанткой и с сожалением выяснил, что такую рыбину можно съесть только в самой Японии. И утешил Катю:
— Мы еще туда поедем и поедим! — Рассмеялся своему каламбуру. — А вообще-то в русскую рулетку мы можем сыграть и дома.
— Пистолета нет, — сказала Катя, цепляя палочками какие-то водоросли. — А когда мы поедем в Индонезию?
— Очень скоро. На днях. Сделаем визы, я вытащу деньги из одного места и поедем.
— Надолго?
— От многого будет зависеть… Вообще-то я думал сделать так: ты поедешь туда первая, я еще улажу кое-какие дела в Москве…
— Как?! — Катя выпустила палочки из рук. — Ты меня отправишь туда одну?!
— Ну не на Северный же полюс я тебя отправлю! — примирительно возразил Дима. — Всего-навсего в Индонезию, безопасную и прекрасную Индонезию. Ты сама прекрасно справишься со всеми делами. Я дам тебе нужные адреса и парочку ходов… Надо будет кое-кого уломать насчет острова…